В середине октября 1999 года ко мне обратилась вдова Бориса Иеремиевича Галина Васильевна Веркина и предложила написать воспоминания о ее муже. Я, конечно же, согласился, считая, что человек жив, пока о нем помнят. Хотя я знал Бориса Иеремиевича более полувека, тем не менее, мне очень трудно писать о нем. Связано это с тем, что с Борисом Иеремиевичем мы никогда не работали вместе, хотя длительное время были сотрудниками УФТИ.

Наши встречи происходили иногда часто, а иногда очень редко — с промежутками в несколько лет. Тем не менее, в ряде случаев мое общение с Борисом Иеремиевичем было очень тесным. Я познакомился с ним осенью 1938 года. В то время я работал в УФТИ и доцентом на кафедре технической физики в ХГУ, где заведующим был профессор А.А. Слуцкин (впоследствии академик АН УССР). Он поручил мне прочесть на 3-м курсе физико-математического факультета курс лекций под названием «Электро- и радиотехника». Среди студентов и был Борис Иеремиевич Веркин. Тогда ему было 20 лет. Помню, что в отличие от большинства студентов, он очень интересовался содержанием моих лекций, задавал много вопросов и вел себя очень активно. Меня тогда это несколько удивляло, ибо большинство студентов 3-го курса считало, что электрорадиотехника — это не основной предмет, так сказать, физика второго сорта и к ней можно относиться соответственно. То, что Борис Иеремиевич не разделял такую точку зрения, и определило мое отношение к нему. Курс я готовил очень тщательно, и это давало мне право строго принимать экзамены. Помню, Веркин сдал их блестяще. Чувствовалось, уже тогда он ясно понимал, что перед радиотехникой открываются блестящие перспективы.

После 3-го курса с Борисом Иеремиевичем в ХГУ я больше не встречался; иногда мы виделись на семинарах УФТИ. На этих семинарах, мы, кроме сугубо научных вопросов, часто обменивались мнениями по поводу очень сложной ситуации. В то время у Бориса Иеремиевича возникли сложности во взаимоотношениях с руководством лаборатории, в которой он работал в УФТИ. Меня это не очень удивило, ибо в свое время мне тоже пришлось пережить много неприятностей, связанных со взаимоотношениями с руководством. Похожие ситуации привели к тому, что наши с Борисом Иеремиевичем взаимоотношения стали более близкими. Шло время, началась Вторая мировая война, и Борис Иеремиевич, как и многие другие научные работники, надел военную форму. Я точно не помню, но мне кажется, что я видел его в форме лейтенанта. Во время войны мы не виделись и встретились уже в 1946 году, когда Борис Иеремиевич вновь появился в УФТИ. К этому времени новый директор УФТИ академик К.Д. Синельников начал работу по выходу института из Академии наук УССР и его переводу в министерство Средмаша, т.е. фактически в Атомное министерство. Его очень поддерживало большинство ученых УФТИ, в основном по­тому, что по сравнению с плохо финансируемой академией министерство выглядело намного богаче. Сотрудники лаборатории электромагнитных колебаний — профессор А.А. Слуцкин, А.Я. Усиков и я были категорически против такого перехода, считая, что Академия наук несравненно лучше, чем министерство. В течение пяти лет шли «бои». Синельникову удалось осуществить перевод в министерство почти всех лабораторий. Перешла туда и криогенная лаборатория, где работал Борис Иеремиевич. Этот переход ему не нравился, но руководитель криогенной лаборатории Б.Г. Лазарев настоял — и переход совершился. Возможно, это положило начало неудовлетворенности Бориса Иеремиевича ситуацией, сложившейся в криогенной лаборатории.

В начале 50-х годов Борис Иеремиевич сумел защитить докторскую диссертацию, стать профессором и реализовать свой научный потенциал. Это позволило ему претендовать на звание члена-корреспондента АН УССР. В 1961 году на выборах проявились взаимоотношения Бориса Иеремиевича и Бориса Георгиевича Ла­зарева. На эту вакансию кроме Бориса Иеремиевича претендовал также крупный ученый Е.С. Боровик, работавший в криогенной лаборатории УФТИ. При поддержке Б.Г. Лазарева он был избран, а Борис Иеремиевич был провален. После голосования выясни­лось, что у Отделения физики остается вакансия члена-корреспондента по полупроводникам. И тут выступает Б.Г. Лазарев и предлагает на эту вакансию избрать Бориса Иеремиевича, у которого в этой области всего одна(!) работа. Отделение, понимая ситуацию и учитывая высокий научный потенциал Бориса Иеремиевича, его избирает. Когда мы после избрания поздравляли Бориса Иеремиевича, он с горечью сказал: «...Ну да, сперва смешали с грязью, затем вытащили и избрали. Ведь вся ситуация со мной и Боровиком — результат действий Бориса Георгиевича, ему я за все благодарен».

В 1955 году нам, радиофизикам, удалось уйти от Синельникова и сформировать на базе трех радиофизических отделов УФТИ новую академическую структуру — Институт радиофизики и электроники (ИРЭ АН УССР) во главе с А.Я. Усиковым.

Организация ИРЭ вдохновила Бориса Иеремиевича. Он говорил мне, что мы поступили правильно, и, видимо, это единственный разумный путь. Я заверил Бориса Иеремиевича, что и А.Я. Усиков, и я будем всячески его в этом деле поддерживать и помогать. И Борис Иеремиевич начал работу по организации своего института. Нужно сказать, что эту работу, как и любое другое важное начинание, он вел с полным напряжением сил и широким размахом. Мы с ним многократно обсуждали сложившуюся ситуацию. Борис Иеремиевич обрисовал мне, как он представляет организацию института. К этому времени Борис Иеремиевич собрал вокруг себя отличную команду молодых ученых — А.А. Галкина, Б.Н. Есельсона, которых я хорошо знал. Вместе с Б.И. Веркиным они в конце 50-х — начале 60-х годов развернули бурную деятельность по организации нового академического института физики низких температур. Когда Б.И. Веркин знакомил меня со структурой будущего института, я поразился масштабам предлагаемого проекта. Особенно понравилось то, что в институт предлагалось пригласить цвет харьковских математиков, чего мы, создавая ИРЭ АН УССР, не догадались сделать. Конечно, усилия Бориса Иеремиевича по созданию института не остались не замеченными Синельниковым и членами директората УФТИ (А.К. Вальтер, Б.Г. Лазарев) — они, как и в случае организации ИРЭ, пытались помешать. Тогда А.Я. Усиков и я поехали в Москву в Средмаш. Поговорили с руководством и убедили их, что с точки зрения пользы для страны не следует закрывать перспективные направления как в области радиофизики, так и в области низких температур. Не знаю, сыграла ли роль такая поездка, но на другой день после нашего возвращения в Харьков К.Д. Синельников перестал сопротивляться организации ИРЭ АН УССР. Сложилась ли аналогичная ситуация с ФТИНТ, я не знаю. Думаю, что Б.И. Веркин со своей стороны предпринимал шаги по линии ЦК КПУ, обкома партии и, конечно, Академии наук. Хочу отметить, что большую помощь и поддержку в организации и ИРЭ, и ФТИНТ оказывал вице-президент Академии наук академик АН УССР Николай Пантелеймонович Семененко. Думаю, что без его усилий было бы невозможно создать как ИРЭ, так и ФТИНТ. Так или иначе, но к 1960 году ФТИНТ стал реальностью, и вот тут Борис Иеремиевич проявил удивительные организаторские выдающиеся способности. Ему и его команде удалось получить в ряде харьковских организаций (включая консерваторию!) площади, на которых стали работать многочисленные лаборатории и мастерские. Б.И. Веркин в огромных количествах покупал научное и станочное оборудование. В это же время велось строительство корпусов — научных и жилых — для самого института и его сотрудников. Все эти работы (а это гигантский труд!) были закончены в необычайно короткие сроки, и уже в 1965 году ФТИНТ праздновал свой первый и необычно ранний юбилей. То, что удалось Борису Иеремиевичу, вызывает чувство глубокого восхищения у всей научной общественности не только Харькова, но и всего научного мира. В исключительно короткие сроки ФТИНТ стал ведущим институтом и гордостью всей Академии наук Украины, а его директор Б.И. Веркин вполне заслуженно был избран в 1972 году академиком.