Во ФТИНТ я был принят 7 декабря 1960 года на должность главного инженера конструкторского бюро, которое в то время возглавлял талантливый авиационный инженер М.В. Зиновьев.

Размещались мы в здании консерватории. С начала существования института прошло всего 6 месяцев, и меня удивило то, как директор удачно расставил кадры, каждый сотрудник вспомогательного сектора умело совмещал несколько должностей. Среди сотрудников ОНТИ были высококвалифицированные переводчики, знающие в совершенстве несколько языков.

Приятно было, что наш директор молод, демократичен, в нем отсутствовали бюрократизм и волокита. Это привлекало и в дальнейшем обеспечило приток как молодых кадров, так и уже имеющих солидный опыт научной работы. Б.И. Веркин придавал огромное значение рекламе выполняемых работ, что было очень важно для финансирования строительства института. Как-то в ожидании приезда Б.Е. Патона и посещения института партийными органами БИ вызвал главного конструктора М.В. Зиновьева и попросил его показать свои разработки сей уважаемой делегации, представить Б.Е. Патону с некоторым преувеличением то, что сделано, приукрасить, отметить уникальность и беспрецедентность в мире и в СССР. На что М.В. Зиновьев, напуганный сталинским режимом, ответил БИ: «Я Вас глубоко уважаю, но сидеть с Вами в одной тюрьме не хочу». Речь конкретно шла о разработке камеры для имитации космического пространства, за разработку которой и был ответствен М.В. Зиновьев. О достигнутых результатах БИ говорил сам, предсказывая в недалеком будущем еще лучшие результаты. Его талант в умении преподнести красиво и убедительно любую работу был неоспоримым.

Однажды, осенью 1961 года, БИ получил письмо из райкома партии с просьбой рассмотреть на общем собрании аморальный поступок зав. лабораторией И.М. Дмитренко, состоявший в том, что он не участвовал в выборах в местные Советы, а также его соответствие занимаемой должности в связи с этим событием.

БИ видел абсурдность предлагаемых «мероприятий», но понимая, что «партия — наш рулевой», ограничился общим собранием, где публично «осудил» поступок, оправдывая Игоря Михайловича перегрузкой в работе. Что касается «соответствия занимаемой должности», — чтобы не дискредитировать И.М. Дмитренко, был издан приказ, о котором сотрудники лаборатории не знали. Суть приказа: освободить Дмитренко И.М. от обязанностей заведующего лабораторией, возложив на период с... по … исполнение обязанностей зав. лабораторией на ведущего инженера Комаревского С.Н. О неразглашении содержания приказа С.Н. Комаревский был предупрежден. В райком партии ушло письмо о «принятых мерах» — коммунисты института гневно осудили поступок И.М. Дмитренко, а приказом № … он снят с занимаемой должности. На самом деле все осталось по-прежнему. Таким образом, БИ сохранил не только Игоря Михайловича как сотрудника, но и моральный климат в коллективе, которым он руководил.

Приведу один случай, когда БИ познакомил меня и В. Ф. Удовенко с польским консулом Корнацким и попросил повезти его в совхоз «Мартовский» для ознакомления c методом эффективного лечения коров ультрафиолетовым облучением крови. После возвращения из совхоза Владимир Федорович свой отчет начал со слов: «Чувствуется, что в этом совхозе с продовольственной программой все в порядке: какой отбивной нас угощали, какое молоко…», и когда он сообщил о том, какой был малосольный огурчик, БИ не выдержал и, хотя Владимир Федорович был его другом и великолепным исполнителем весьма ответственных работ для С.П. Королева, остановил словами: «Меня эта информация не интересует, какой был огурчик и помидорчик, лучше расскажите, какое впечатление УФ-облучение крови и результаты лечения произвели на Корнацкого».

Рабочий день БИ, как правило, делился на три части: в первой половине дня он ставил задачи перед начальниками отделов, требовал отчеты, во второй — решал проблемы строительства жилого поселка, завода в Валках, требующие помощи партийных и других общественных организаций, и, будучи депутатом Верховного Совета Украины, принимал посетителей. После 17 часов принимал начальников отделов и других сотрудников по служебным вопросам. Обычно к этому времени в приемной было много желающих попасть на прием.

БИ не был бюрократом, не заводил журналов для учета времени приема того или иного сотрудника, и все решал просто: выйдя в приемную, определял, кого и в каком порядке он будет принимать.

Такой режим работы сохранился вплоть до избрания БИ почетным директором и нарушался лишь в дни организованных им концертов, конференций или приема иностранных гостей, партийных работников или комиссий, а также в дни ученых советов.

В связи с отсутствием в первые годы производственных мастерских разработанная под руководством М.В. Зиновьева техническая документация камеры была передана главному инженеру института Г.С. Бендяку, который, используя свои старые связи с заводом ХЭМЗ, где он до ФТИНТ работал главным механиком, начал на 3-й смене изготовление, которое выполнялось подальше от глаз начальства, наспех и некачественно. После нелегального выноса этой камеры с территории завода началась в три смены ее сборка и подготовка к испытаниям. И когда, наконец, все измерительные приборы и средства откачки были установлены, в 2 часа ночи (октябрь 1961 года) включили форвакуумный насос и ... стало ясно, что все места пайки и сварки не герметичны, все надо разбирать, искать течи и их устранять. Все увиденное БИ резюмировал, бросив тяжелый взгляд на М.В. Зиновьева: «Михаил Васильевич, Ваша бочка (так назвал БИ камеру), если для чего и пригодна, то только для перевозки г…!».

Под руководством Ю.П. Благого силами его сотрудников течи в этой камере были найдены, устранены и испытания успешно проведены. Впервые в СССР посредством использования криогенных конденсированных насосов получен стерильный вакуум 110–8 мм рт. ст. Затем по просьбе СП. Королева в этой камере были испытаны узлы на износ, предназначенные для работы в открытом космическом пространстве. Результаты испытаний существенно отличались от испытаний в московском НИИ вакуумной техники им. Векшинского.

Эту камеру в дальнейшем передали Н.Н. Багрову, отдел которого и был создан для экспериментальных исследований криогенных высоковакуумных камер (КВВК), о чем Ф.И. Чупрынин, сотрудник Н.Н. Багрова, веселый человек, сообщил всему миру, дабы ввести в заблуждение ЦРУ: на одной из вакуумных камер красной краской написал «КВВК» и камеру с надписью поставил около окна. Юмор заключался в том, что под такой аббревиатурой в советское время был дефицитный коньяк - коньяк выдержанный высокого качества.

Благодаря СП. Королеву нашему директору удалось доказать партии и правительству СССР необходимость создания Института низких температур.

СП. Королеву были необходимы камеры, имитирующие условия космического пространства, и другая низкотемпературная техника. Поэтому в институт начали поступать Постановления ЦК КПСС и Совета Министров под кодом СС (совершенно секретно).

Мне известно было только то, что касалось моей тематики. Все постановления предварительно согласовывались с БИ. Если учесть наши кадровые и производственные возможности, то мне не понятно, почему БИ так смело соглашался на практически нереальные сроки выполнения работ. По-видимому, иначе институт не был бы построен так быстро.

Мой начальник М.В. Зиновьев знал результаты невыполнения постановлений в сталинские времена и, не веря в то, что ситуация изменилась, ознакомившись с ними, сказал мне: «Боря, пока не поздно, нужно отсюда бежать. Мой друг Борис Хохлов, директор авиазавода, нас возьмет, иначе — тюрьма». Но наш директор учуял дух времени, хотя не очень понимал нереальность сроков.

В одном из постановлений по моей тематике срок выполнения работ по созданию рефрижератора на 4,2 К составлял три месяца. Специализированный институт в Омске эту задачу с 1,5-тысячным коллективом решал 5 лет, купив у итальянцев американский образец. Но мне повезло. Запрос о состоянии работ по этому постановлению пришел через полгода, а к этому времени у нас уже было организовано ОКБ (500 человек). У меня появился новый начальник А.В. Язик, который тоже был ознакомлен с этим постановлением, но, будучи некомпетентным в криогенной технике, запутался в большом объеме работ. Я, предчувствуя скорую развязку, воспользовался счастливым случаем. В отдел Язика лично начальнику поступила от директора разнарядка на количество бюджетных и хоздоговорных работ. И я немедленно заключил хоздоговор на микро-охладители с Киевским НИИ радиоэлектроники.

Для понимания состояния дел по «особо важному» постановлению БИ собрал совещание. И когда понял, что к этой работе еще никто не приступал, посмотрел в сторону Павлова Поля из единственного в тот момент здания ОП и сказал с видом трагического актера: «Выслушав Вас, мне хочется на четвереньках нырнуть в эти бурьяны, вместе с зайцами бежать в лес и повеситься на первом суку». Но все обошлось благополучно. В ЦК КПСС повезли блестящее «железо», а затем об этом постановлении забыли.

Рассматривался вопрос о выдвижении кандидатуры на вакантное место члена-корреспондента АН УССР, и БИ предложил избрать директора ИПКиК Н.С. Пушкаря; специальность криобиология тогда была новой. БИ сказал: «И другой кандидатуры я не вижу, не меня же?» На что К.В. Маслов ответил: «Вас, Борис Иеремиевич, можно избирать по любой специальности».

БИ обладал талантом следователя. Никому не удавалось преувеличить свои достижения, даже весьма существенные. Помню, как однажды известный разработчик биостимуляторов А.М. Бескровный показывал БИ отзывы военных, результаты экспериментов по лечению ожогов и отзывы ведущих медиков Харькова об эффективности его биостимуляторов при лечении воспалительных процессов. Для преувеличения своих достижений он сказал: «Я изобрел биостимуляторы, которые по своим свойствам значительно лучше дискредитирующего себя мумие». И тут БИ ему задал во­прос: «Известна ли Вам химическая и структурная формула мумие?» А.М. Бескровный сильно покраснел: «Нет». — «Так, сначала надо понять, что называть “мумие”, а что — нет, продолжайте».

Широкий кругозор давал возможность БИ организовывать и активно участвовать в семинарах «Физика медицине». Запомнился семинар, на котором речь шла об эффективности аппаратов УФ-облучения крови. Они более чем в 50 раз различались по параметрам, а из заключений медиков следовало, что клинические результаты одинаковые. Тут БИ заявил, что такого не может быть, тогда это облучение ничего не дает, это психотерапия. На предложение В.И. Грищенко об испытаниях этих аппаратов на 10 здоровых мужиках БИ ответили: «А где Вы сейчас найдете 10 здоровых мужиков?» И тишина — ответа у медиков нет.

БИ был умелым мастером демонстрировать достижения института, иногда с преувеличением, но убедительно. Первый секретарь КПУ В.В. Щербицкий, выслушав БИ о бескровных и безболезненных методах лечения с использованием низких температур, сказал: «Если меня хватит кондрашка я, Борис Иеремиевич, обязательно обращусь к Вам».

По инициативе БИ низкие температуры нашли широкое применение в народном хозяйстве и медицине. Разработаны инструменты, которые Минздравом СССР были рекомендованы к клиническому применению.

БИ ненавидел бюрократию и всеми способами пытался ее преодолевать. Но, к сожалению, не всегда это получалось.

Он не щадил себя в работе. Если положительные результаты как-то компенсировали нервные затраты, то независящие от него обстоятельства постепенно разрушали здоровье. К сожалению, таких негативных моментов, особенно в первые пять лет существования института, было больше, чем достижений.

Бесконечные комиссии партийные и из Академии отрицательно сказывались на здоровье БИ. Все это существенно сократило его жизнь.

Благотворительная деятельность БИ была очень широкой, все­го не вспомнить: это ремонт школьных помещений и детских садов; оказание помощи НИИ общей и неотложной хирургии в создании уникального оборудования; бесплатное обеспечение клиник Харькова жидким азотом и соответствующими аппаратами и инструментами; участие в различных стройках — больницы, метро, ремонт дорог; уборка урожая.

БИ был человеком добрым, отзывчивым и обаятельным. Всем, кто к нему обращался, оказывал любую помощь.

Его знали как умного и интересного информатора всех новинок, которые он видел за рубежом: в Японии, США, Англии. Выступая перед сотрудниками, БИ рассказывал об уровне жизни и культуре этих стран.

БИ отличался умением лаконично и интересно излагать любые научные проблемы. Однажды после экспедиции в Якутию, снаряженной радиометром на вертолете для поиска кемберлитовых трубок (алмазов), ее участники в конференц-зале непонятными терминами излагали результаты исследований, из которых ясно было только одно, что одинаковые изменения температуры наблюдались не только в месте расположения трубок, но и в тех местах, где трубок не было. Причин было много — изменение облачности, влажности, наличие на поверхности грунта растительного и животного мира и другие факторы. И когда в зале сотрудники стали засыпать от многообразия неясностей, БИ вышел на трибуну и все разъяснил: «Раньше мужик ходил по земле с градусником, который он втыкал в землю, и где температура была на градус выше, там и были полезные ископаемые, а теперь он с помощью радиометра может измерять температуру поверхности с точностью до одной тысячной градуса, но возникли трудности по расшифровке полученных данных, так как мужик измерял температуру грунта, а радиометр — того, что на его поверхности».