Борис Иеремиевич очень любил Харьков. Здесь он родился, здесь прошли его школьные годы. В годы его юности Харьков был столицей Украины. В городе кипела научная и культурная жизнь, создавались мощные физические, математические и медицинские школы. Музыкальная и театральная жизнь, имевшая здесь глубокие корни, просто бурлила. Сюда приезжали знаменитые гастролеры — музыканты с мировым именем; в филармонии проходили концерты блестящих исполнителей — певцов, инструменталистов, дирижеров. Харьковская публика воспитывалась на лучших мировых образцах. Помнится, Борис Иеремиевич рассказывал о том, что еще в XIX веке петербургские и московские антрепренеры, подписывая контракт с европейскими знаменитостями, выставляли непременным условием — покорение харьковской публики, искушенной и требовательной. Харьков всегда был трудным трамплином к театральным подмосткам Петербурга и Москвы. Культурный уровень города был настолько высок, что добиться благоволения харьковской публики было не так-то и просто.

Борис Иеремиевич очень гордился Харьковом. Выступая на совещаниях всех уровней, с болью говорил о том, что ныне (60—70-е годы) Харьков сдает свои позиции, и призывал городское и областное начальство поддерживать на должном уровне медицину, культурную и научную жизнь города, библиотеки, фонды и хранилища которых находятся в плачевном состоянии. Начальство часто оставалось глухо к таким проблемам, а выступления Веркина раздражали. Однажды в присутствии комиссии из Москвы Борис Иеремиевич красочно и взволнованно обрисовал падение культурного уровня города и равнодушное отношение к этому «отцов города». Придя домой, он сказал: «Мне этого выступления не простят». Для начальства он был неудобен. От Веркина хотели избавиться, ждали случая. К этой ситуации прибавилась другая, более сложная: против генерала КГБ сформировалась оппозиция, критиковавшая его за аморальность и безнравственность поведения. Оппозицию разгромили и всех участников уволили с «волчьим билетом». Трое из них пришли к Борису Иеремиевичу с просьбой взять их на работу, зная его смелость и самостоятельность в принятии решений. Борис Иеремиевич, поговорив с ними (все с инженерными дипломами) и убедившись в их высоких нравственных качествах, обещал работу в опытном производстве ФТИНТ. К нам домой приходили сотрудники КГБ, предупреждали Бориса Иеремиевича о возможных санкциях против него в случае неповиновения. Но Бориса Иеремиевича невозможно было запугать, — он был человеком смелым, мужественным, принципиальным и всегда имел свое мнение, часто не совпадавшее с мнением партийного начальства. Он никогда не поступался своими принципами и сдержал свое слово. Трое были приняты во ФТИНТ. Секретарь горкома партии и генерал КГБ ждали случая разделаться со слишком самостоятельным академиком — и случай вскоре представился. В стране началась очередная противоалкогольная кампания. Секретари парткомов первичных организаций проводили собрания, на которых зачитывалось постановление партии «о борьбе с алкоголизмом и пьянством». Проходило такое собрание и во ФТИНТ. Борис Иеремиевич был в командировке, вел собрание секретарь парткома Анатолий Швец, который накануне отметил защиту докторской диссертации своего друга, и его дыхание еще не было «чистым». Этим фактом воспользовались. Настал момент расправиться с Б.И. Веркиным. Ему инкриминировали плохую работу с кадрами (секретарь парткома — алкоголик!).

Ничего не подозревающий Борис Иеремиевич, вернувшись из командировки, обнаружил разворачивающуюся против него кампанию. О Швеце скоро забыли, а на Веркина лихорадочно стали «лепить дело», собирая компромат. Психологическая атака шла полным ходом. В институт ежедневно наведывалась одна комиссия за другой; у входа в институт появились люди, проверяющие вход и выход сотрудников; в бухгалтерии проверялись документы; проходила общая инвентаризация института, проверялись даже счета за ремонт нашей только что полученной квартиры. Борис Иеремиевич предусмотрительно просил меня сохранить квитанции об оплате ремонта, зная мое легкое отношение к подобным документам. Напряжение нагнеталось и, наконец, грянул гром — «разбирательство персонального дела Б.И. Веркина» в горкоме партии. Разгром Б.И. Веркина шел под девизом: «мы знаем, что вы плохой коммунист, — разберемся, какой вы ученый». На Бориса Иеремиевича сыпались угрозы и оскорбления. Визгливый, агрессивный женский голос редактора газеты «Соціалістична Харкiвщина» призывал к полному разгрому Веркина — выгнать из партии и снять с работы. Домой он еле дошел в состоянии сильнейшего стресса, и я боялась за его здоровье. Борис Иеремиевич хорошо понимал, что такого рассвирепевшего врага может остановить только президент АН Украины. Б.Е. Патон вмешался, травля, длившаяся несколько месяцев, прекратилась. Расплатой за принципиальную жизненную позицию и несгибаемый характер были инфаркт и диабет, который мучил его всю оставшуюся жизнь.

С приходом нового областного начальства первый секретарь горкома и генерал КГБ были уволены с занимаемых постов, а институт, рожденный и выпестованный Борисом Иеремиевичем, на Западе именуют «BVI» (Борис Веркин Институт). Оценку деятельности Бориса Иеремиевича дала международная научная общественность.

С американским физиком Тедом Берлинкортом Борис Иеремиевич работал в одной области физики. Они знали друг друга по публикациям в различных научных журналах. На конференции в Канаде они встретились и подружились. В середине 60-х годов Тед Берлинкорт приехал на конференцию в Москву. Борис Иеремиевич оказал ему широкое гостеприимство. Вместе со мной и И.М. Любарским он показывал Москву, ее достопримечательности, и завершил встречу обедом в русском ресторане, где гостю был продемонстрирован «русский стол» с похлебкой Петра I, растягаями, блинами с красной и черной икрой и т. д. — полный набор блюд русской кухни. Борис Иеремиевич всегда все делал широко и красиво. Все шло отлично, только на следующий день гостя срочно отправили домой. Когда Борис Иеремиевич появился на конференции в США (в Денвере), г-н Берлинкорт его нашел и предложил поездку по Калифорнии до Сан-Диего, что и было осуществлено. На машине с номером, благодаря которому им был открыт зеленый свет, они лихо прокатились вдоль всего побережья, любуясь его красотами и не обращая внимания на морские маневры, которые в это время происходили близ берегов. Эту поездку как дань уважения к Б.И. Веркину помог организовать Джон Бардин — в то время советник президента по науке. Незадолго до этого Джон Бардин приезжал во ФТИНТ и познакомился с Б.И. Веркиным. Встретившись в Денвере, он пригласил Бориса Иеремиевича в Сиетл и показал ему научный центр корпорации «Boeing».

Такие экстраординарные поступки в те жесткие времена были небезопасны, но натура — есть натура, человеческие, сердечные контакты Борис Иеремиевич ценил чрезвычайно и всегда слушался своего «сердца». У него не было ни чувства страха, ни осторожности, когда он считал, что поступает от чистого сердца.