Мне запомнились два ярких эпизода, участниками которых были институт, БИ и я.

1. Звонок. Бессменный технический секретарь парткома Мария Прокофьевна сообщает, что в 15.00 заседание. На вопрос, о чем будет идти речь, — ответ: “Вопрос на месте”. Так иногда практиковалось. И это действительно оказался ВОПРОС.

Собрались. У секретаря парткома, как у Янаева во время ГКЧП, дрожат руки. БИ секретарю: «Садитесь, с Вас толку мало». Сам ведет партком.

«Товарищи, поступило распоряжение (понятно откуда) на партийном комитете осудить писателя Солженицына и принять соответствующее решение. Высказаться должен каждый член парткома». И здесь мудрый БИ сказал очень важную фразу: «Прошу учесть — Мария Прокофьевна ведет подробный протокол».

Высказываются, осуждают. Мы с Ю.А. Кириченко отвечаем в парткоме за идеологию, он — доктор наук, старший. Сидим так, что мне придется высказываться первому. Я говорю, что до сих пор читал только «Один день Ивана Денисовича» и о художественных достоинствах ничего говорить не буду, но то, что мы все впервые узнали о Гулаге… Это потрясающее по силе произведение. Дальше я сказал то, что никак не должно было попасть в подробный протокол.

Дело в том, что задолго до этого, и совсем по другому поводу, я самостоятельно и довольно сносно выучил польский язык, говорить не мог — не было практики, но понимал и читал практически свободно. К моменту злосчастного заседания по радио «Свобода» на польском языке я прослушал отдельные главы практически из всего, что написал Александр Исаевич и имел довольно полное представление о его творчестве. Я так на парткоме и заявил, что если мне дадут прочесть все, что им написано, и после этого я сочту, что его нужно осудить, тогда проголосую «за», а так я от голосования отказываюсь. В помещении парткома повисла гнетущая тишина. БИ мрачно, с укором (я же вас всех предупредил!!!) смотрит и ждет, что скажет главный идеолог. А главный встал и сказал, что он полностью согласен с точкой зрения своего подопечного, т.е. моей, и от голосования тоже отказывается. Удивительно, что по тем временам никаких плохих последствий не случилось, только несколько моих попыток поехать в командировку или на стажировку в дальнее зарубежье заканчивались отказом. Когда мне надоело оформлять каждый раз увесистую пачку бумаг, я спросил напрямик, что это значит, и получил четкий ответ: «Нужно думать, что говоришь на парткоме».

2. Звонит секретарь директора. БИ просит срочно зайти к нему. Такое, прямо скажу, случалось не часто, но было. Вхожу в кабинет.

— Садитесь. Владислав Романович, Вы сегодня едете в командировку в Москву.

— Нет, Борис Иеремиевич, я никуда не еду.

— Вот лежат билеты, деньги, командировка. А вот он поедет с Вами, разговаривать он не умеет, он будет кивать головой, должность у него соответствующая. Напротив сидит он, удивительно добрый, порядочный и интеллигентный человек, заместитель БИ по науке И.Ф. Харченко.

— Я бы все проделал сам, но меня вызвал Борис Евгеньевич, я еду с докладом в Киев на собрание руководителей академических учреждений. Приедете в Москву, поселитесь в академической гостинице, номер должен быть «люкс», так как я из Киева с Валерием Коноводченко приеду к вам.

— Борис Иеремиевич! В чем же, собственно, состоит задание?

—  Задание простое и непростое одновременно. Приходите в Президиум АН СССР, говорите, что Вы от меня, спрашиваете, ко­гда и каким рейсом прибывает Президент Академии наук Чехосло­вакии Богумил Квасил. Вы ведь с ним знакомы?

—  Борис Иеремиевич, я с ним виделся один раз в Президиуме АН ЧССР, разговор был о планах совместных работ ФТИНТ и АН ЧССР и длился всего 20—25 минут. Он просто меня не вспомнит!

— Это и неважно, напомните. Дальше вы с Игорем едете в Шереметьево-2, встречаете Квасила, отдаете ему наши «Предложения по сотрудничеству», договариваетесь о моей с ним встрече для обсуждения планов работы. Мне нужно примерно два часа.

Мы с Игорем Федоровичем переглянулись, но делать нечего, приказ есть приказ.

Приехали, поселились. Пошли в Президиум, представились, объяснили цель приезда. Сильное удивление и вопрос: «Вы что, ребята …? Самолет из Праги с Квасилом прибывает в 1.40 ночи, едет официальная делегация — Президент АН ЧССР, главный ученый секретарь и еще два человека. От нашей страны их встречают соответствующие должностные лица. Если вы попробуете отдать ваши бумаги, вас «заметут», и вы будете долго рассказывать, кто вы и что там делали. Я вас предупредил».

Вернулись в гостиницу, Игорь звонит друзьям из московского ИРЭ, где он раньше работал, спрашивает, не помогут ли. В ответ получает отказ.

Попозже звонит из Киева БИ:

— Слава, ну как дела, все в порядке?

— Борис Иеремиевич! Нам запретили встречать официальную делегацию. Пока не знаем, как быть.

Короткое молчание. Дальше:

— Я встречал в Шереметьево не только чехов, но и американцев!

— Борис Иеремиевич! Так то же Вы!

— Владислав Романович, Вы уволены из института, Вы больше не мой сотрудник.

И гудки в телефонной трубке. Хоть и не сотрудник, но отступать некуда, поручение нужно выполнить. Звоню в гостиницу «Россия», где должна остановиться делегация. Очень любезный администратор отвечает, что, если я позвоню ближе к семи утра, она скажет мне номера апартаментов и телефоны. Звоню ровно в семь, а в 7.30 уже передаю Квасилу привет от БИ, который воспринимается с радостью. Договариваемся о встрече через 20 минут, хватаем такси — и к северному входу «России». За полчаса обсудили все предложения, раздвинули очень плотный график пребывания делегации в Москве, выкроили два часа для БИ. Все складывалось отлично.

Вечером спускаюсь к администратору гостиницы предупредить о приезде Веркина. Сидим с Игорем в номере, ждем, по времени БИ уже должен быть, а его нет. Спускаюсь опять к администратору — БИ с Коноводченко поселились в другом номере. Все ясно.

Поскольку я уже безработный, что-то смешное перевожу Игорю с польского. Звонок. БИ совершенно мрачным голосом:

— Слава, ну как дела? Рассказываю все по порядку, слышу — голос теплеет.

— Ну, приходите к нам в номер.

— Борис Иеремиевич, а с какой стати мне к Вам идти, я ведь не Ваш сотрудник?

— Слава, дай Игорю трубку!

— Борис Иеремиевич, нам со Славой тут в люксе совсем неплохо.

— Игорь, дай Славе трубку!!!

— Слава, я Вас прошу, пожалейте старого, больного директора… Тут не до препирательств. Все дальнейшее прошло очень успешно, и сложная проблема поиска полезных ископаемых с помощью методики, разработанной в нашем институте, в очень сложной по рельефу Чехословакии получила свое продолжение.

Думаю, что мои соавторы по этой книге — коллеги Веркина — в своих воспоминаниях многое расскажут о нем как об ученом и организаторе науки. Мне же хочется сказать о Борисе Иеремиевиче как о человечном человеке, не безразличном к судьбам своих сотрудников и даже их детей и ближайших родственников.

Выпускник ХГУ Сергей Шалимов пришел по направлению в отдел Ю.А. Кириченко и, как тогда практиковалось, сразу был направлен по комсомольской путевке на стройку. Строил он животноводческий комплекс в селе Новая Водолага, где из-за халатности водителя автокрана получил травмы, как говорят врачи, несовместимые с жизнью. В день трагедии БИ разыскал меня в институте около 19 часов и приказал утром в 6 часов отправить «Рафиком» в Водолагу 10 наших сотрудников с соответствующей группой крови. За ночь все 10 были собраны и уехали спасать Сергея. Врачи нововодолажской больницы сделали невероятное. Они не отходили от Сергея месяц, пока он не пришел в сознание. Санитарным самолетом его перевезли в Харьков. БИ, при его-то занятости, попросил меня отслеживать ситуацию и ежедневно его информировать. Узнав, что Сергею все хуже, и он погибает, БИ попросил меня срочно вызвать из Кишинева его доброго друга и прекрасного доктора Н.С. Рейляна, что и было сделано. Н.С. Рейлян своим препаратом, получаемым из плаценты, буквально вернул Сергея с того света.

Не знаю почему, но мне всю жизнь «везло» на какую-нибудь общественную работу, кстати, не всегда бесполезную для института, и я много раз присутствовал, когда сотрудники приходили к БИ со своими бедами. Не помню случая, чтобы Борис Иеремиевич не помог или отнесся равнодушно, а ситуации были, как правило, очень непростые.

Последние 44 года мне посчастливилось работать в нашем институте. Были всякие времена — сложные и очень сложные. Сейчас уже третье поколение руководства института успешно продолжает дело, которому посвятил жизнь выдающийся ученый и организатор науки Борис Иеремиевич Веркин.

Я, к сожалению, был от Бориса Иеремиевича довольно далеко. Его окружали коллеги, соратники, люди талантливые, неординарные, многие из которых стали сейчас светилами не только украинской, но и мировой науки. БИ создал единственный в своем роде институт, и тем самым предоставил уникальные возможности для развития большого творческого научного коллектива, где молодые люди получают путевку в большую науку.